Кокон сладких грёз — набор артефактов Genshin Impact

«Маленькое золотое украшение в форме цветка с шестью лепестками, который никогда не увянет. Символизирует быстротечность земной славы.»

В его сне призрак танцевал под музыку при свете луны.
Он напоминал самого юношу в далёком прошлом, когда он был чист, словно лист бумаги.
А может быть, его же, но изжившего ненависть и горести
и обнажившего после этого свою чистую и хрупкую сущность.

Странник не знал, что способен видеть сны.
Он решил, что это может быть очередным трюком учёных или ничтожным сопротивлением прежнего сердца.

«Однажды ты получил «сердце», о котором всегда мечтал.
Но это была всего лишь фальшивка.
Теперь же ты наконец обретёшь то, что тебе принадлежит.
И это сконструированное тело сможет захватить власть над миром.

Но всё это лишь мимолетные мечты о славе,
которые однажды развеются среди вздохов страдающей земли».
Говорил ли это «он» из прошлого? Или «он» из будущего?
Страннику было всё равно, и, когда он проснулся, рассеялся не он, а то бесплотное видение будущего.

«Вынесенное из чертога уединения доказательство в форме пера. Из сострадания создатель поместил его в доме рядом с телом некоего человека, погрузившегося в долгий и глубокий сон.»

Давно скитающийся по свету эксцентричный кабукимоно давно не думает о том, но закрывая глаза, он всё ещё видит лунные ночи и горящее пламя печей Татарасуны.
Ещё не очерствевший сердцем юный адъютант говорит:
«Это золотое украшение — удостоверение личности, выданное милостью сёгуна.
Но прошу тебя, во время странствий по миру помни о запрете: не раскрывай другим, кто ты на самом деле».
Принципиальный инспектор произносит:
«Это золотое украшение — удостоверение личности, дарованное сёгуном. Но ты не человек и не механизм,
и я не могу поступить с тобой иначе. Не держи на меня зла!»

Путник, что оставил вчерашний день в прошлом, не думает о нём.
Но закрыв уши, он всё ещё слышит рёв бушевавших в тот год бурь.
Кто-то выжидающе смотрит на него:
«Это золотое украшение — удостоверение личности, выданное милостью сёгуна.
Ему должно быть под силу спасти людей от бед».

Прекрасная и мудрая жрица говорит:
«Это золотое украшение — удостоверение личности, выданное милостью сёгуна. Она не оставит тебя.
Я же могу лишь поскорее послать за помощью…»

…Но всё прошло, золотое оперение покрылось пылью, а все сказания сгорели в искупительном пламени дотла.

«Иноземная для Инадзумы вещица. Внутри больше нет механизма, поэтому стрелки не двигаются.»

Он был рождён, чтобы стать сосудом для «сердца»,
но слишком много слёз он проливал во сне.
И его создательница отметила с неумолимостью,
что он слишком слаб и хрупок — и как человек, и как инструмент.

Но создательница не стала уничтожать его, погрузив вместо этого в глубокий сон.
При проектировании следующей модели она отказалась от идеи дать новому созданию сердце.
А неудавшийся образец негде было хранить, и самая почтенная и необычайная «улика» была отправлена в храм на горе Ёго.

Позже прекрасная кукла пробудилась и начала собственное путешествие.
Он видел людей с самыми разными сердцами: добрыми, принципиальными, сильными, нежными…
Кукле тоже хотелось иметь сердце.

И в конце концов кукле удалось получить его.
Это было целью его появления на свет и смыслом существования.
И всё же оно оказалось не тем, чего на самом деле хотелось кукле, поскольку в этом сердце не было добрых пожеланий.
Этот ритуальный предмет был наполнен эгоизмом, фальшью, хитростью и проклятьями, едва прикрытыми обёрткой дружелюбия.

Добро и зло всего лишь созданные живыми конструкты, бесполезные и создающие лишний шум.
Но если бы он вынул это сердце, то больше не мог бы испытывать никаких чувств.

«Тыква, украшенная золотой и чёрной краской. Её первоначальный цвет уже неразличим. Похоже, она используется в основном как реквизит для выступлений.»

Амэнома, Фуцу, Иссин, Хякумэ, Сэндзю —
все вместе когда-то они составляли пять великих школ «Райдэн гокадэн».
Но лишь Амэнома по сию пору сохраняет линию преемственности, в то время как последователей Иссин едва ли сыщешь в целом свете.
Люди думают, что всё дело лишь в разрушительном ходе времени.
Никто и не подозревает, что у упадка могут быть тайные причины.

Странник никогда бы не признался в этом.
Он никогда бы не признался, что всё дело было в желании отомстить мастеру мечей.
А ещё он не рассказывал правды о том, как бросил свои планы на полпути, потому что потерял к ним интерес.
Перенятым у какого-то учёного мужа тоном он повторял только:
«Это был всего лишь маленький эксперимент над человеческой природой».

В инадзумском традиционном театре есть амплуа «Куникудзуси».
Это интриганы и ниспровергатели, жаждущие захватить власть в стране.
В конце своих скитаний он по собственной воле выбрал для себя это прозвание.
Прежнее же его имя не мог вспомнить даже он сам.

По инадзумским традициям, название пьесы часто соединяет в себе названия входящих в неё актов.
Например, три акта «Сумирэдзомэ», «Сангэцу» и «Когэцукан» составляют пьесу «Сумирэдзомэ сангэцу когэцукан».
Быть может, однажды наступит день, когда всё пережитое этой телесной оболочкой превратится в сказания смертных и смутные воспоминания, разлитые по артериям земли.

Но пока три акта его пьесы всё ещё длятся.

«Шляпа, изначально служившая для защиты от солнца и дождя во время странствий. Со временем её главным предназначением стало скрывать в своей тени лицо обладателя и его выражение.»

«Странник, странник, ты куда?» — закричал мальчишка, вынуждая юного странника замедлить шаг.
Это был сын одного из работников Татарасуны. И хотя мальчик был болен, глаза его оставались ясными.
Юноша сказал ребёнку, что направляется в город Инадзуму.
«Но ведь дождь такой сильный! Говорят, что те, кто ушли раньше, так и не вернулись!»
Юноша несколько раз открывал рот, чтобы ответить, но в конце концов лишь слабо улыбнулся малышу.
Когда он в следующий раз ступил на этот остров, от ребёнка не осталось и следа.

«Ты куда, инадзумец? Эта лодка не про твою честь!» —
хотел помешать юному страннику лодочник в порту.
Но прежде чем юноша успел достать свой клинок, попутчик остановил его.
Мужчина сказал лодочнику, что этот чужеземец с ним.
«А, так он ваш гость? Тогда прошу прощения за грубость».
Мужчина протянул юноше плащ, чтобы согреться, но тот лишь покачал головой.
Ему это было не нужно. Он хотел лишь одного — узнать, что любопытного принесёт ему это путешествие.

«Куда вы направляетесь, господин Предвестник?».
Юноша, который терпеть не мог болтунов, отвесил в ответ пощёчину.
И всё же ему так нравилось наблюдать выражение ужаса и беспомощности на лицах людей.
Быть может, именно выразительность лица этого недалёкого подчинённого была причиной, по которой юноша от него не избавился.
Он сообщил жалкой дрожащей фигуре, что направляется на восток, в Мондштадт.
«Я всё понял! Сейчас же велю вашим охранникам подготовиться!»
В охране, разумеется, не было нужды, но к чему впустую тратить слова на идиотов.
Надев шляпу странника, он в одиночестве направился на восток.

«Куда ты держишь путь, дитя?» —
спросила вернувшегося на родину юношу пожилая женщина.
Он ответил ей, что направляется на запад.
«На остров Ясиори? А что у тебя там за дела?» —
Спросила она без задней мысли, а лишь потому, что знала, в последнее время там неспокойно.
Юноша с искренней улыбкой поблагодарил ее за заботу и сказал, что у него назначена встреча.
Когда лодка приблизилась к берегу, стало видно стоящую у воды женщину в чужеземной одежде.
Не приближаясь, она бросила в сторону юноши маленькую хрустальную сферу.

С легкостью поймав сферу, он нацелил её на умирающее окровавленное солнце.